*  *  *

 

Она стояла с пустым лицом,
Где взрослым встретиться и разбежаться, –
Словно библейский старик с овцой,
Девочка с шоколадным зайцем.

​

​Пахло жарой и лавровым листом,
Шепотом ног и маминым лоном,
Будто предчувствием низких частот,
Когда проходишь между пилонов.

​

Смотри, у дяденьки револьвер,
С лицом танкиста Алеша-инок,
Вода на бронзовой голове
Матроса, рвущего пуповину.

​

Пойдем заметим крысиный дом,
Где больше нет серебристых лодок,
Подуй на кукольный холодок,
Готовый плыть во главе колоды.

​

О, много парусников, стекла,
Они приходят на смену винам,
Расправив крылышки-такелаж,
Проплыв бутылочной горловиной.

​

1993

 

 

 

*  *  *

 

She stood with an empty face,

Where grown-ups meet and scatter, -

Like some bibical patriarch with a sheep,

A little girl with a chocolate rabbit/

 

A smell of heat and laurel leaves,

Of whispering legs and mothers' womb,

It's like the hint of low-frequency

When you go under pylons.

 

Look at uncle's gun with the face

Of Alyosha the monk of the tank corps,

See the water on the bronze head

Of the sailor who snaps the umbilicus.

 

Let's go and consider the rat house,

Where the silver boats are no more,

Blow on the puppet breeze,

Ready to swirl at the drift-log's prow.

 

Ah, many are the goblet craft,

That come sailing in the place of wines,

And spread the wings of their rigging,

Drifting like a bottle's mouth/

 

1993

 

 

 

*  *  *

 

Люблю Рождественский бульвар,
Как спинку пьющего из лужи,
Где чей-то мальчиков Левант
Бежит из города наружу.

​

​Бывает вязаный колпак,
Подобный пасеке фасада,
Бывает, прячется толпа,
Укореняется рассада.

​

Бывает, ловишь за рукав
Бегущей осени синодик,
Сырую кожу козырька
Над вытирающими ноги.

​

1992

 

 

 

*  *  *

 

I like the Christmas boulevard,

A cambered drinker out of puddles;

And the levantine urchins, someone's sons,

Flee down it clear beyond the town.

 

And maybe someone's knitted hat

Suggests a beehive or perhaps

The multitude will go to ground,

The rooting seedlings with hatch.

 

Sometimes you may catch the sleeve

Of rushing autumn's synod,

A peak of sodden leather

Over the wipers of feet.

 

1992

 

 

 

*  *  *

 

Несколько раз, покидая вагон,
Чувствовал облачко с полки багажной,
Хохот дождя под моим сапогом,
Лист штукатурки, как бабочка-бражник.

​

С дюжиной книг, одиноким плечом,
Парочкой тюбиков с мыльною пеной
Кто-то в железный влезал сундучок,
Ехал ко мне через сотню ступеней.

 

Двое да пробочка минус вершок,
Рыльце кофейное сторожа капель.
Беленький заяц, как Пушкин – стишок,
Сам барабанил по зеркалу лапой.

 

1992

 

 

 

*  *  *

 

Several times, on leaving the carriage,

I've sensed a small cloud over the luggage rack,

The laughter of rain under my shoes,

A fragment of plaster like a bibulous butterfly.

 

With a dozen books but only one shoulder,

Like a couple of tubes of shaving cream,

Someone has squeezed into this iron trunk,

Scaled a century of steps for me.

 

Two people and a cork just drawn,

The coffee-coloured face of the keeper of drops.

There's a white hare who looks like Pushkin – a verse

Drumming itself out with a paw on the mirror.

 

1992

 

 

 

*  *  *

 

Низвергается совесть, как воды в прорыв.
Вы опять опоздали к раздаче обнов,
Однодневные бабочки давней поры,
Простодушные стервы немого кино.

​

​Будто светит реклама, где фосфор мерцал,
Но не радует глаз и не жалует щек,
Как морщины чулка и морщины лица,
И неясно, чего нам бояться еще.

​

Но, забыв оглянуться, забыв пожалеть,
Где ведут и глазеют, глаза отводя,
Сохнут звуки по клеткам, как хлеб на столе,
Как художник, торгующий в баре блядям.

​

1988

 

 

 

*  *  *

 

Conscience goes down like water in a fall.

You're late again for the largesse,

Long-lost butterflies whose lives are for a day,

Naive bitches of the silent screen/

 

Its like a poster glaring where the phosphorus glints.

Which doesn't cheer the eye or spare the cheek,

Like wrinkles in a stocking and wrinkles in a face,

And its hard to know what else there is to fear.

 

With never a back-look, and never a pang,

While they take and they stare while their eyes turn away,

Sounds wither in cages, like bread on the board,

Like a painter who haggles with whores in a bar.

 

1988

 

 

 

Сосны

 

Воздух клеится часов с четырех
В нехолодных вечерах января.
Иглы в сумерках дрожат, как хорек,
Их хозяева под небом парят.

​

Я их тушью так любил рисовать.
Как над клавишами зябнет рука,
Зависают высоко дерева
И белесы у зимы берега.

​

Где проносятся поля, города,
Где природа ворошит колера,
Вы такие, как я вас покидал,
Как по старым позвонил номерам.

​

Я ваш грифельный люблю реквизит.
В трубке прошлое пищит, как комар.
Это иглами промчавшихся зим
Черно-белая щекочет зима.

 

1988

 

 

 

Pines

 

Four hours of sticky air or thereabouts,

Through January's unchilled nights.

The needles quake in the gloom like a polecat,

While their owners steam under heaven.

 

I used to love to sketch them in ink

High pendant trees suggesting frozen hands

Poised above a keyboard

While the banks of winter tend towards white.

 

Towns and fields all hurry by,

While nature churns the colours.

But you are just as when I left

You're like trying the old numbers one more time.

 

I like Your slaty trappings.

The past is humming down the lines like a gnat.

And piebald winter tickles on the wing

With needles from our winters rushed away.

 

1987

 

 

 

*  *  *

 

Вспомню голос, читая письма,
Расплывается лишь лицо –
То ли образ иконописный,
То ли чертово колесо.

​Ты помедли, не расплывайся,
Дай минутам слова связать.
Лучше будем песок сквозь пальцы,
Чем от солнца круги в глазах.

​

Голос осени, как высок ты!
Пустота мне твоя близка.
Словно чаячий свет, несется,
Ослепляет меня строка.

​

Я стремился чего-то стоить,
Чье-то лето гонять в лесах,
Рисовать во всю силу тона
И ресницы, и паруса.

​

Я друзей по стихам рассеял,
Подбирая к портрету ключ.
Оказалось, что грифель серый –
Чуть нажатие – обломлю.

​

Вижу осени ранней сети
И осанку ее люблю...

​

1987

 

 

 

*  *  *

 

I read a letter and remember a voice,

Only the face is all a-ripple -

Could it be a sacred image

Or a carousel?

 

Calm the ripples, slow awhile,

Give the moments time to weave their words,

Better be sand through the fingers,

Than have sunspots in your eyes.

 

How high you are, you voice of autumn!

I feel your emptiness so near.

A light long hoped for, rushing by,

And the line of it unsights me.

 

I have striven for a kind of worth,

To hunt someone's summer through the woods,

To picture in the strongest tone

The sails of ships and eyelashes.

 

I have sprinkled my friends among my verse,

All for the sake of the portrait's key,

And I've found how slight the pressure is

That snaps the graphite pencil.

 

I see early autumn spread out her nets

And love the shape of her.

 

1987

 

 

 

Самая глубокая весна

 

Я вынесен грачиными весами
Туда, где мир по-мартовски распахан,
Как поле неба сквозь решетку сада,
Где воздух полосат, как черепаха.

​

​Мне видится сквозь солнечную сырость
Свинцовое подвешенное сито
В витражном разбегающемся мире:
Само пространство – красный, желтый, синий,

​

Просвеченная сутолока комнат,
И лица в мире прыгающих красок,
И ливень, теребящий подоконник,
Как поступь дорогая на террасе.

 

1985

 

 

 

The Very Deepest Spring

 

A tackle of rooks draws me forth

To where the world is furrowed March-wise

Like the field of heaven through the garden wicket,

Where air is patterned like a turtle.

 

Through the sodden sun I seem to see

A leaden riddle slung

In the stained glass diffusion of the world:

And space itself is red and blue and yellow.

 

The translucent bustling of rooms

And the faces in a world of leaping colours;

The downpour thrashing urgent at the casement

Like a well-loved footfall at the porch.

 

1985

 

 

 

Для тебя

 

Бельевые лоскуты
Ветер треплет по дворам,
Как ромашек лепестки,
Телефонов номера.

​

​Снова осень по лесам.
Запрокинутые вверх,
Клены гасят паруса
Холодеющих ветвей.

​

Я вдыхаю, как дымы,
Там, где дождь прошел крылом,
Наступление зимы
И далекое тепло.

​

Ты рассудок мне верни,
Не своди меня с ума.
Что мне все твои огни?
Мне зима не каземат.

​

Всю тебя в себе пронес
И совсем к тебе привык
Травестишный огонек
Наклоненной головы.

 

1984

 

 

 

For You

 

Tatters of washing

Wind-blown in gardens

Like camomile petals

Or telephone numbers.

 

Autumn again about the woodland.

Capsized, the sycamores

Put out the topsails

Of their cooling boughs.

 

And where the rains wing past,

On-rolling winter and a distant warmth

I draw deeply in

Like smoke.

 

You had my reason; give it back,

Don't drive me to distraction.

To me your fires are as nothing;

Can winter be my battlement?

 

And the travestied glow

Of the bending head

Has got into you,

Grown used to you.

 

1984