Звягинцев строит стихотворение из обломков и осколков - режущих и колющих. Осколок режет ладонь непреднамеренно, он для этого не предназначен. Так получилось - сломали, разбили, и острая косая грань вышла наружу из плотного и гладкого стекла. Так и строка Звягинцева. Семантические обломки смонтированы во вполне регулярные строфы, с устойчивым, отчетливым ритмом. Рифма неточная. Осколок может совпасть с другим осколком только приблизительно - точность здесь противоречила бы внутренней интенции стиха. Семантический обломок - это нормальное, часто хорошо знакомое предложение, внезапно прерванное рифмой. Например:

Может, и впрямь кристаллический йод
Просто на коже предчувствие крон,
Если бы вместе друзья и зверье,
Бабочки-бражницы с ветки метро.

        Или еще более характерная строфа:

Бывает так, что изнанка года,
Но я солгал:
Мы не готовы к такой свободе,
К таким ногам.

        Каждая строчка вполне осмысленно начинается и... ничем не заканчивается. Она переходит в следующую, также в отдельности осмысленную строку - но между собой они связаны только синтаксически и ритмически, никак не семантически. Это, собственно: «в огороде бузина, а Киеве дядька».
        Строфа строится из независимых строк. Что это дает стиху? Может дать очень многое. Такая семантика напрягает привычный синтаксис, что расправляет его, делает тугим и звонким, как парус. Парусник - один из важных образов книги, наделенный тесными литературно-поэтическими коннотациями:

Рифмованную жизнь, что не сгорает на весу
И парусник-троллейбус с деревянными усами

        Или:

Как Овидию в неволе снился парусник босой,
Через горло часовое пересыпался песок.

        Строки оказывается достаточно, чтобы создать семантическую инерцию, и переход к следующей строке - неожиданный крутой поворот - эту инерцию переламывает. Получается свежо и резко. Субъективное ощущение свежести - это очень часто объективно высокая информативность текста. А информативность тем выше, чем ниже предсказуемость. Это азы. Но нельзя забывать, что наибольшей непредсказуемостью обладает полностью случайный набор букв - абракадабра. Здесь необходимо острое чувство меры, и оно у Звягинцева есть.
        Разнонаправленные строки не дают возможности раскручивать и разгонять тему, здесь не бывает движения крещендо. Но эта разнонаправленность позволяет создать статический смысловой объем - и в нем-то может заново выкристаллизоваться слово. Тогда строфу можно поворачивать перед глазами и рассматривать каждую грань отдельно. Это свежо. Холодно. Часто больно.

Станет как лужа с молочной пенкой
Велосипедного колеса

        Совершенно точно. Шелест закипающей под колесом воды и звук убегающего на плите молока. Ведь это детство, детство в двух строчках.

О небо сослуживцев...

        Это - небо, увиденное сквозь полуприкрытые жалюзи, поверх письменного стола, общее небо, доставшееся служащим людям, куцее, маленькое, о котором известно только то, что оно все еще существует. Но и это очень много и очень важно для служивого человека.
        Разомкнутость строки позволяет построить длинные смысловые ряды опорных слов-знаков, которые переходят из стихотворения в стихотворение. То, что среди них есть «небо», «вода», неудивительно, но присутствуют также «колесо», «песок», «полоса» (это след колеса на песке). Возникают своего рода смысловые перекрытия между стихотворениями. Это интересно, это создает новый тип ожидания и неожиданную смысловую глубину.
        В книге Звягинцева не все ровно. Но при той поэтике, в которой он работает - поэтике семантического обломка, все ровно и не может быть. Это рискованная работа - на грани распада, но именно на этой грани - и делаются открытия.