Улица Тассо

М.: Новое литературное обозрение, 2012

Возможно, самое красивое здание в мире

Людвиг Мис ван дер Роэ.

Павильон Германии на Международной выставке в Барселоне. 1929 год.

Бронзовая девушка пришла искупаться,

Вежливо кивнула монетам на дне.

У неё иголка в стареющих пальцах,

Как это бывает на гражданской войне.

Где она скользила, решив приземлиться,

Через столько крыш и зеленых вершин,

Видела испуг в запрокинутых лицах,

Скважину замочную чьей-то души.

Чьих-то голосов полированный камень,

Линии судьбы на стеклянных руках -

То, что невозможно потрогать руками,

То, что невозможно спустить с поводка.

Разве что приснится по дороге в IKEA,

Как она увидит такие же сны,

Тонкого штыка или бильярдного кия

Первые движения сквозь кожу стены,

Будущего времени патронные гнезда,

Линии прозрачные курток и шуб,

Чудом сохранившийся распластанный воздух,

Словно непогашенный лежит парашют.

* * *

Душа белил, простая заноза,

Случился тост посреди строки -

Ещё за будущие морозы

Или за бывшие каблуки.

Ты чёрно-белая, только где ты

Все краски мира возьмёшь и съешь?

Подружки ловят свои букеты,

У них предложный всегда падеж.

Как время завтрака и обеда

Спешит по жизни с высоким лбом,

Всего от барышни до кобеты

Пробег по лестнице к вам в альбом.

Холодный город глядит с подножек,

Сегодня будет второй звонок.

Здесь был его перочинный ножик,

Уже накрытый чужой спиной.

Корабли и капуста

Слезая с мотоцикла, она говорила,

Что это самый лучший в мире ожог.

Но вот уже рука легла на перила,

Вот яблоко спешит за фруктовым ножом.

Вот книжечка про то, как успеть удивиться,

Как сверху аварийный спешит комиссар,

А снизу наблюдает смешная девица,

Поймавшая созвездье своего колеса.

Там будет отражение дома и леса,

Сбывающийся запах, бумажный почти,

А может, это кошка на горячем железе,

Бегущие по зеркалу шальные зрачки.

Когда ещё душа сидит одесную,

Когда уже цепляет крючок за губу,

Проплыли корабли в своё накануне,

У всех незагорелый парус на лбу.

Тебя забыли в песке на пляже.

Твои три звездочки на фюзеляже.

Глаза закроешь, когда стрелять.

Хозяин твой с нестриженной челкой

Ещё ни разу тебя не щелкал.

Тебя не пустят в ручную кладь.

Ты дуешь на молоко и воду,

Ждешь телеграфного перевода,

Ловишь воду наискосок.

Сестра, ты крашеная блондинка,

Тебя подденут носком ботинка

И будет мелкий такой песок,

Подобие мелового круга,

Где можно было касаться друг друга,

Прогуливаться на одном поводке.

А тот, которого и в помине –

Легко ли ему носить алюминий,

Бояться полки на потолке.

Он плыл за кошкиным письмом,

Лаская девочкин живот.

Надежда с пальцами в замок,

Наверно, за морем живёт.

А к ней спешат из-за кулис,

Несут случайную лапшу -

На каждом пальце корабли,

На каждой нитке парашют.

Скользит по лестнице Дега,

В метро спускается Бальзак.

Ты видишь ниже сапога

Задравших голову пейзан?

Давай вперёд и наугад,

Сквозь весь её курящий зал.

Вот будет небо по ногам,

Вот будет небо по глазам.

Четыре пистолета

Он пистолет, а ты балерина.
Он подумал, ты повторила.
Пусть биограф его героини
Вспомнит фамилию или имя.

Разве ты знала, когда ловила,
Спускаясь в Монмартрскую котловину,
Где живот, а где пуповина?
Его такой же, и с половиной.

В городе твоего пистолета
Целая улица птичьих клеток.
Сейчас он выключит ваше лето,
Выбросит ключ и пойдет налево.

Когда ты любишь - дрожишь, как заяц.
Когда не чувствуешь, замерзаешь.
Вот сидишь посредине зала,
Такая серая и с глазами.

Это я у него в колесе
Вишу, разъятая топором.
А мне сегодня 10 и 7,
Нужны два принца или король.

Вот перевертыш мой неземной,
Вот рубашка, и все равны,
Только кожа ко мне спиной,
Он рисует с той стороны.

Там его детское далеко
Бежит на парусные холсты,
Стоит, как девушка, босиком
С лицом изломанным и пустым.

А с этой долго летала я
В небесном зеркале пополам,
Жила на дереве, как змея,
Выйти на улицу не могла.

* * *

Двери лишатся своих задвижек,
Дом уплывёт на своих мышах.
Ещё бы ангел в зеленой жиже
Дал посмотреть, как ты хороша.

Сначала на зеркало капнет пена,
Потом сверкнёт неизвестно где.
Там перед церковью пять ступеней,
Твоя душа в солёной воде

Желала себе молочные ноги,
Закрыла глаза и сочла до ста
В предчувствии лёгкого шва двойного,
Сухого дна на конце шеста.

* * *

Близкого неба латы,
Тёплого камня лапы.
Как хороши хвосты их,
Мисочки их пустые.

Как ты удачно замер
С линзами и глазами -
Тянутый хлеб на ужин,
Ласковый мех наружу.

* * *

Твоим ногам не хватает пары,
Руки держат четыре каната.
Вода полосатая, травяная
В бассейне с каменными стенами.
Скажи, что ты человек Леонардо,
Когда сойдёшь с речного трамвая.

Стеклянный день

Она прочтёт и решит заплакать,
Решит сердиться на частый невод.
Какой красивой бывает мякоть,
Когда сожмут половинку неба.

Какой пугливой бывает кожа
Уже прозрачней листа бумаги,
Когда плывёт по реке прохожих
Знакомых лиц до смешного мало.

Они содержат песок и воду,
Их город смог поменять местами -
Все эти слипшиеся в хороводе,
Все пригнувшиеся под мостами,

Что так любили проверить почту,
Отдать конверты чужому морю,
Как ходят рыбы скользить по строчкам,
Залезть на дерево за кормою.

Бумажный день

Так оборачивал бутылку,
Когда стыдился пустоты
Стекала влага по затылку,
Смотрели в щёлочку цветы,

Как дождик гонит барабаны,
Как ниже уровня воды
Весна с картонными зубами
Поймала зябнущий кадык.

* * *

О странностях наклона головы
Художники поспорили на спичках,
О том, что среди листьев и травы
Всегда стоит случайная лисичка,

О том, как любят голуби и львы
Попасть на туристическое фото,
Где город объясняется в любви,
Ведёт свою весёлую охоту.

* * *

Я встретил город с пушистым сердцем.
Его вода на дне полотенца,
Его иголки на коже карниза
Ловят крылья, которых нет.

Это не птицы, а те, что снизу -
Они владеют Тибурской мызой,
Носят мелкий песок на спине.

Комната Ягуар

Вот сидишь четыре глаза
Посреди случайной фразы.
Тем, кто вынырнет не сразу,
Эта нота не видна.
Что ж Вы, птичка! Клюв разжался,
Сыр в листве не задержался,
Опрокинулась страна.

Вот Вам плюшевое ложе,
Вот Вам крылья подороже,
Вместе с вешалкою кожа
Для придуманных причин,
Чтоб прийти к Петру Святому,
Словно облако пустое
На упавшие ключи.

Вот промокшая до нитки
Убежавшая улитка,
Бесполезные визитки,
Телефонная труха.
Вот он сыплет сколько влезет.
Что за дождик по железу,
Что за клювы впопыхах.

Комната Маленькой Собачки

Нам стало поздно убрать со лба,
Нам видеть сны бесконечно рано.
Бывают выше глаза собак,
Чем даже люди по дну экрана.

Вот нарисованный путь назад,
Всегда по двое в одном абзаце.
Когда решишь, что закрыл глаза,
Она решит тебе показаться.

И будешь бегать от всех земных
В своих одеждах смешных и зябких
И долго ждать у чужой стены,
С которой смотрит твоя хозяйка.

* * *

Митя меня познакомил с Димой и Татой.
Они на его картине - двое хвостатых,
За две недели забывших Москву и Питер,
Голых, схлестнувшихся, смазанных маслом литер.

Диме хочется первым схватить поживу,
Как цирковой змее с часовой пружиной.
Тата уже придумала всех, кто снятся,
А он всё пытается выгнуться и приподняться.

И Дима сказал: "Зачем нам лицом ко тверди?
Мы же с тобой не надписи на конверте.
Лучше будем в самых павлиньих позах
Целую жизнь лететь впереди паровоза".

Тата в ответ: "А давай разыграем в лицах,
Как можно просто подпрыгнуть и остановиться,
Насколько красивым бывает горячий воздух,
Даже когда идет в свисток паровозный."

* * *

Из Неаполя часто ведут поля
До хозяйской буквы в углу платка,
До лесного и горного короля,
До его стеклянного молотка.

Вот желанье паруса и весла
Поддержать невидимый потолок,
Вот его невесты кошачий глаз,
Вот его солдата медвежий лоб.

* * *

Мы считали себя островами,
Потом деревья стали дровами,
Потом по городу, как по льдинам,
Они перевернутые ходили.

Есть в достатке небесной пыли,
Даже если тебя утопили.
Так пловцы протыкают воду,
Держат крылья за головою.

Это лодочник с длинной спичкой
С высоты, что зовется птичьей,
Видит солнышко под водою,
Мокрый снег на своей ладони.

Это мы, которые снизу,
Вместе тонем в мокрых кулисах,
Так же смотрим на стаю рыбок,
Так же держим свои перила.

Форум Цезаря

Приду кормить в четыре утра,
Чтобы вывести из-под удара -
Пушистая бархатная хандра,
Моя незнаемой масти дама.

Здесь пробудившийся медный бык
Звучит по-товарищески фальшиво,
Как две ионические трубы
С зелёными пятнами на вершинах.

Когда ловцы городских пустот
Смогут доехать сюда от вокзала,
Один солдат с коротким хвостом
Посмотрит на солнце его глазами.

* * *

В день рождения некой дамы
Прямо в парке накрыли ужин,
Вручили плавающий подарок -
Место недалеко от мужа,

Всё, чем только они владели,
Эти застывшие кавалеры,
Над крышами города-новодела
Вставшие на одно колено.

Гордая бронзовая Анита.
В самом первом пустом вагоне
Пусть он едет с катушкой ниток,
Пусть не будет за ним погони.

* * *

Хранятся градусник и позвоночник
Вместе с крыльями запасными.
Это сотня блестящих комочков
И что обычно бывает с ними,

Когда летают, чтобы разбиться
О невидимую границу -
Крошки, шерсть домашних любимцев,
Бывшие будущие ресницы.

Улица Тассо

1. Бергамо

Вот идёт, которую видел
Лёгкий всадник смел, зверовиден.
Ему приснился с моря, из Дона,
С правой руки, за последним домом

Звонкий, бронзовый, полосатый,
С бедного каменного фасада
Дух ниспосланного ножа
С неба до третьего этажа.

2. Флоренция

Где-то там находилась Троя
В длинных замшевых сапогах,
Пешка, вышедшая из строя
На два шага.

Впереди слонов, королей, ферзей
Коротко стриженная снежинка
Взвода любовников, роты друзей,
Полка сослуживцев.

3. Рим

Барсук сидит под деревом, которое сгорело.
Там смотрят облака на командира батареи,
Там бывшие стихи, как Дон Жуан и Лепорелло,
На местном диалекте с бугорками ударений,

Влюблённые охотники с оленем на капоте,
Их тени мимолётные на парусной работе,
Летающие спутницы трубы или фагота,
Что в этой части города лишаются колготок.

* * *

Вот рисует судебный художник
В небе свободное молоко.
Как засыпающий зимний дождик,
Оно может хрустнуть под каблуком.

Вот в небе свободное молоко
Вокруг отпечатка одной из лун.
Оно может хрустнуть под каблуком,
Как мирное время на мокром полу.

Вот улицы выгоревший обломок
Земле оставленной вопреки.
Его судебные рыболовы
Тянут с обеих сторон реки,

Чтобы действительно не уплыл
В свою средиземную пустоту
Из стронциановой и белил
С золотой монеткой во рту.

* * *

Среди бегающих с полным патронташем,
Угощающих друзей карандашами,
Ждущих праздника во внутреннем кармане
Все на свете перелётные Наташи
Представляют себя белыми мышами,
Посетителями клетчатой бумаги.

С ними солнышко, как целая гинея,
Путешествует по буквам и пробелам
С паутиной на плечах или погонах.
Разве видишь фиолетовое небо,
Перемешанное с розовым и белым,
Подбежавшее к багажному вагону.

Берегись поезда

Пока он длится, смешной и громкий,
Ждёт цепочка из непохожих
Ангелов с разным типом коробки,
Разным цветом холодной кожи,

В разрывах между сплошных касаний,
Где шахматный заяц стоит под боем,
Как фотографии бывших самых
Со светлыми пятнами на обоях.

* * *

Решат остаться, я помогу им.
Сейчас одна догонит другую,
Прыгнет длинная на часовую,
Споёт весёлую костровую.

После вздрогнет и лоб наморщит,
Будто пальцами на замерзшем
Ищет растаявшие опоры,
Рисует яблочных и краснопёрых,

Которые в будущем или случайном
Оставят горячие отпечатки,
Как голос кофейного автомата,
Как пощёчина или помада.

* * *

Бывает дорого и мило,
Как нам, помноженным на два,
Игла, разлучница винила,
Сестра пустого рукава.

Когда под слоем нафталина
Влюблённый вертится валет,
Я тоже падаю в малине,
Как воздух в левом корабле,

Как все внимательные ступни
По уплывающему льду,
Когда страна моя доступна
Четыре месяца в году,

Когда сидел с высокой спинкой
И стал похож на стрекозу.
Мы все железные опилки,
У нас тяжёлое внизу.

Перед Америкой

Они идут человеческим лесом,
Похожим на непроявленный город,
Где никто не курит после эспрессо,
Поскольку нет ни того, ни другого.

Пицца, где твой дружок томат?
Только желание, имя трамвая.
Там будет стоять и держать карман
Губастая музыка духовая.

Это случилось до открытия сигарет,
Поиска правды в картофельных винах,
До плаванья на железном ведре
В землю из двух смешных половинок.

Много позже семейные рецепты
Проткнут им жизнь, как подушку игла,
Заполнят улицу, дом и церковь,
Будут глядеть из каждого угла,

Как будто в конце земного коридора
Врезали форточку в пыльное окно.
Об этом не станцует Святая Феодора,
Не напишут белка и колонок.

Целая страна из табака и помидоров,
Сладкая, как трофейное кино.

Нежный Новгород

Когда пассажиры все на мосту,
Уже скользит по воде пастух,
Ещё лежит последняя Маха,
У пароходов крылья растут,
Рвут обёрточную бумагу.

Каждый охотник желает знать
Разбитое зеркало и сквозняк,
Где сидят его семь патронов,
А барышни ловят случайный знак,
Тусклый свет жестяной короны.

Только река, хозяйка холста,
Небесного блюда, на нём хвоста,
Целого паводка мелкой монеты
Боится Канавинского моста,
Поскольку за ним ничего нету.

* * *

Если буду растить бороду,
Как у всех твоих бывших ребят,
Если выскочу я из города,
Как выскакиваю из тебя,

Для всех случайных парашютистов
Это будет особый случай:
Сколько снизу злобных, когтистых,
Я полагаю, даже колючих.

* * *

Она закусит долькой лимона,
Вытащит мел из бывшего моря,
Мел из раковин бывшего моря,
Рыхлых, как будто шкура лимона,
Белых, как сахар на дольке лимона
На берегу пожарного моря.

Бывает, реки делят районы.
Вода имеет стены, проёмы.
Словно раковины-медальоны,
Окна и двери со вкусом йода,
Те, которых видел Иона
Со дна пожарного водоёма.

Неправильные пчёлы

Пока не дышат судьба и почва:
Шарик - это воздушная кочка,
А ты летишь в воздушную яму,
Вокруг тебя уже рвут баяны.
Твой был самый красивый баян.
И самая первая яма – твоя.

* * *

Дунул с той стороны решётки,
Сделал так, чтоб летали юбки.
Выше самой высокой шапки
Эта птичка ему даёт.
Столько жизней на белом шёлке,
Столько тоника в узкой трубке,
Словно улицы воздух шаткий,
Как ватерлиния у неё.

Вот, привыкнув к себе на спицах,
Она стоит в деревянной раме.
Перед заполненными местами
Она и ласкова и пуста.
Какие на свете другие птицы
Смогут с той стороны экрана
Сесть на тыльную сторону стали,
Словно ласточка два хвоста.

* * *

Зачем ты ломаешь греческий панцирь?
Придется менять подушечки пальцев,
Стряхивать вяжущую усталость,
Потом смотреть на то, что осталось:

Серое небо случайного штаба,
Целая улица пленных каштанов,
Телохранитель и провожатый
В мире случайных рукопожатий.

* * *

С той стороны Арарата,
Не видной из Еревана,
Лето слепое с краю,
Мягкое дно дивана.

Все небесные хорды,
Друзья трамвайного круга
Ходят с высоким горлом,
Держат правую руку,

Как телесного низа
Ангелы и амёбы,
Родившиеся до изо
бретения пулемёта.

* * *

Я задену тебя плечом,
Перчик чили.
Так теснят дверной язычок
Перочинным,

Так цикада, её концерт
За плечами
С восклицательным и в конце,
И в начале,

Отдыхающих каблуков
На зелёном,
Как в какой-нибудь далеко
Барселоне.

* * *

Сколько вокруг сверкающей стали
Вокруг одной чёрно-белой фразы.
Взгляды идут с головы состава,
Он по ним движется, как на праздник.

Нижний чин, ухвативший ветер
В своём железнодорожном лицее,
Мог представить эти просветы
Погонами старшего офицера.

Мимо зелёного хода в город,
Синих, розовых, кровеносных,
Женщина едет в пустом вагоне,
Птица движется молниеносно.

* * *

На разлинованной мелом площадке
Стоят наездница и лошадка.
Вот стрекозка, её сетчатка,
Сухая лиственная вода,
Легчайший слой городского ила,
Будто кто-то меняет крылья.
Скажи сейчас ей всё это или
Не говори уже никогда.

Сколько же ты пролетишь, подруга.
В каждом киоске медные трубы.
Зачем из воска глаза и руки -
Чем нежнее, тем лучше горит.
Чучело с пёрышками лесными,
Книжка с высокими прописными.
Куда деваются все остальные,
Когда она ходит и говорит.

С Бергена на полюс

Про девушку с луковыми глазами,
Сухими обветренными губами,
С той стороны земли на вокзале
Напишешь, сидя на барабане:

"Татьяна Ларина, 22 года.
Может стать причиной пожара.
Есть инструкция по уходу,
Начинается: Я обожаю

Эти ленточки бывшей дружбы
На середине пустого класса
Весны уже совсем безоружной,
Уже безбашенной, одноглазой

На границе моря и грядок
В доме бывшего новоселья".

Это одна широта с Петроградом
Или одна долгота с Марселем.

* * *

Зелёный кот изогнёт дугой
Мокрый хвост из рыбьего клея,
И сразу берег тот и другой,
Ёлка движется по аллее.

Не оглядывайся, королева.

* * *

Медведь ушёл на зимнюю войну
Стрельбищенского скомканного часа,
Где жёлуди ныряют под росу,
Деревья свои держат на весу,
Боятся не упасть, а постучаться,
Вернуться в свою зимнюю войну.

Не двигайся, пушистая, смотри
На берег уплывающий магнитный.
Когда ты тоже станешь колесом,
Привяжется один из голосов,
Как пуговица верхняя на нитке,
Ловец пустого глаза изнутри

Для неба в пароходную трубу,
Для бывших, перепачканных зеленкой,
Прицелившихся, чтоб наверняка:
Прозрачная, как левая рука,
Готовая взорваться фотопленка,
Тугая, прикусившая губу.

* * *

Как тебя носит твой двухколёсный,
Который носит чувственный рот?
Липнут ли волосы или звёзды,
Когда в пяти шагах от метро
Видно небо из-под асфальта,
В нём отражаются провода.

Это в кармане конфетный фантик,
Который деть неизвестно куда.

* * *

Ты меня первая насмешила.
Теперь я знаю бездымный порох,
Что бывают на свете машины,
Улетающие от шоферов.

Не начинай без меня охоту.
Когда глядишь на своих случайных,
Вещи выходят из обихода,
Дразнят нервные окончанья.

Это сна твоего разводного
Трава зеленая и голубая,
Лучший в мире сироп вишневый
Дружит с пальцами и губами.

В Рязани тёплая зима

Путники над невысокой бездной
(Не медведица, а медвежонок)
Видят снег на замке небесном,
Который повесили молодожёны.

А ты похожа на платье невесты,
Остановившейся, где нельзя им,
Или на яблоки после отъезда
Хозяев.

* * *

В саду, где оккупация повисла,
Где пристальные взгляды у растений,
Беседуем с хозяйкой, у которой
Хватило слов на всех её былых
Нечаянных и вежливых соседей
Из пепельного воздуха вокруг.
Она как будто в лодочке плыла
Сквозь всю свою Галицию стальную,
Каштановую, серую на сгибах,
Слегка солоноватую на вкус,
Где вслед за поворотом головы
Меняются деревья и фигуры,
Не двигается улица сама.
Там яблочная плещется брусчатка
И кажется, что рыжая вода
Достигла барабанных перепонок
И мой трамвай уходит без меня.

* * *

Ты одна на всё окно.
Если портится природа,
Погружаются на дно
Губы, нос и подбородок.

На холодное стекло
Со снежинками чужими,
Словно волосы на лоб
Невозможная пружина.

* * *

В окно, когда небо бывает близко,
Когда поднимаешь его до дна,
Смотрит высокая баскетболистка -
Луна.

Вещам положено отвисеться,
Стать чешуйками на блесне,
А ты один с вислоухим сердцем
И сразу видно - идет снег,

Сделанный из кошачьей шерсти
Чьих-то запахов и шагов,
Как люди панафинейских шествий
Вдоль невидимых берегов.

* * *

Котовичок, мы летим по небу
Из утонувшего Ленинграда.
Меня подбросили, как монету,
А ты уже находилась рядом.

Выше плоскости неодолимой
Я скользаю, а ты више́.
Смотрят в небо все ювелиры,
Видят мочки твоих ушей,

Пальцы ломкие, как расчёска,
Путешествие без нажима,
Как новогодняя мелочёвка,
Словно ватой нас обложили,

Как подливку корочкой хлеба
С облаками тебе в награду.
Котовичок, мы летим по небу
Из утонувшего Ленинграда.

* * *

Когда твой муж перешёл на рысь,
Ты решила остаться кошкой.
Так легче двигаться среди крыс,
Даже сидя в своём роскошном,

Не замечая холодных щёк,
Миску-солнышко, круг почёта,
Дверь подъезда, сухой щелчок,
Это вторая была по счёту,

Третью, как яблоко, тащит ёж,
Пятая жизнь пузырьки нарзана.
Ведь если пальцами устаёшь,
Можно двигаться и глазами.

* * *

После зимних высоких стульев,
Когда не видно под снегом ног,
Будет светлый парад сосулек,
Который падает, как домино,
Пока подружки выходят замуж,
Пока кавалеры стоят одни.

Лучше всех по стрельбе глазами,
Ты охотник, а не воротник.

* * *

Под моим окном разгружают лодки.
Там, на одной из последних станций,
Морская дама, сама себе плотник,
Смотрит на тех, кто решил остаться.

Ей от стенки морской таможни
Падать, плавать и просыпаться
В любую сторону, куда можно
Указать деревянным пальцем,

Где в мякоти каждого Вавилона
Ждёт весёлая косточка вишни.
Спой об этом, грубая флора,
Скажи, что ты меня не боишься.

Дай почувствовать через перчатку,
Что ты чувствуешь через пустыню.

Когда придумаешь возвращаться,
Солнце будет всегда в затылок.

* * *

Друзья-деревья шумят верхушками,
Когда прекращают носить листву.
Они пообедали с ним в Перхушково
И поворачивают на Москву.

А Гоголь дальше в свою Италию
На оставшемся колесе,
Думая: разве люди хрустальные,
Если сахарны они все?

Кабаре Вольтер

Если вынырнула звезда,
Как треугольник или акула,
Глупая рыба, скажи дада
Про эту бывшую форму куба,

Где давно никого на воротах -
Ни хозяев, ни их вещей,
Только перекись водорода,
Словно денежка на плече

Или стрелки часов песочных,
Где песочная чья-то жизнь
Так, что сшитая из кусочков
Кукла встанет и побежит

За командой едва знакомых,
Похожих на мельничное колесо.
Так солёные лепреконы
Из Ирландии плыли, со

Своего каменного балкона.

* * *

Зная вольности кошаков,
Тропки тайные их и лазы,
Ты прижмёшься ко мне щекой
И не видно второго глаза.

Только мягкая тишина,
Где летает знакомый лётчик,
Будто в мире всего одна
Эта радужная оболочка.

* * *

С вечерних, самых дешёвых,
Тех ещё фотографий
Ты во всём камышовом,
Озеро и виноградник.

Даже совсем другого
Смеющегося болвана
К этому времени года
Ты меня ревновала,

А потом говорила
Своим случайным прохожим:
Это мы носим крылья,
А это меняем кожу.

А здесь которое сверху,
Забывшее бросить якорь
Было такого цвета,
Какой бывает у ягод.

Въезд на эстакаду по прямой

Моя озёрная и лесная,
Нам будет весело, я это знаю.
Начнёт охотиться дверь подъезда
На принцессу в пальтишке куцем.
Ведь, если линии ходят вместе,
Они обязательно пересекутся.
А все друзья, которые были,
Когда соберутся на лётном поле,
Увидят хвост и глаза фазана,
Вспомнят точку между глазами.

* * *

Табачная крошка его табак
Серьёзный, как Жиль Делёз.
А ты не помнишь, какой у тебя
Всамделишный цвет волос.

Так сладко думать, что ты конверт,
Презрительный ход ферзя.
Он едет мимо, ему наверх,
Оглядываться нельзя.

А ты сегодня тебя зовут
Надёжен твой лёгкий щит.
Сперва глазами, потом по шву,
Чего оно так стучит.

* * *

В центре Милана, где сохнут сети
Между Рескиным и Россетти
И прочие мыльные пузыри,
Сохнет одна по нему персона.
Ей всё равно, кто здесь нарисован,
Просто видит себя внутри,

Думает: плаваю всех ловчее,
Жизнь - она из крупных ячеек,
Умею даже на голове.
Но почему меня как перчатку,
Когда из воздуха отпечатки
Всех тринадцати человек.

На стене для пустого взгляда
Есть и трещины, и заплаты,
Даже если не заплатил.
Всё равно спасибо на чеке
И увидишь себя в ячейке
Неизвестно какой сети.

* * *

Если случился нескучный сад им,
Этим спутанным волосам,
Экая взлётная полосата
На ладони твоя полоса.

Все твои вертикальные деньги,
Все ожидающие глаза,
Как будто есть полёт и паденье,
А всё остальное необяза

Неважно или одно и то же,
Даже в какой ты сейчас Москве,
Кроме прозрачной воды под кожей,
Ставшей видимой на просвет.

* * *

Ты забудешь, что это было,
Когда толкнёт тебя проводник.
Как умеют коньяк и рябина,
Не смешаешься ни с одним.

Ведь никто никогда не узнает,
Чем ты будешь вознаграждена,
Когда эта наша висит сквозная
Тонко нарезанная луна.

* * *

Вся зелёная Сан-Марино.
Столько клея в окошках нет,
Чтобы птица заговорила,
Ей ответил пушистый снег,

Чтобы детская марка Конго,
Чтобы снова у всех ловцов
Между пальцами перепонки,
Что мешают надеть кольцо.

* * *

Обложка и корешок романа,
Как много места они занимают.
Думаешь - выспались ли, поели,
Откуда крошки,

Когда перед зеркалом так восторженно
Подвинешь сердце в другую сторону,
Скажешь: собака, ты мне надоела,
Будь моей кошкой.

Zig Zag

Боб Марли, он сегодня мой,
Твой зябкий выгоревший номер.
Я вижу город за кормой,
За поворотами дверного,

Где стрелки будущих ножей,
Велосипедные лисицы
Такие лёгкие уже,
Такие жадные на спицах,

Что я поймаю их и съем,
Пока на проволоке небо
Висит, как десять Корбюзье,
Две пятифранковых монеты.

* * *

Гуар я или гнёнок
В саду царя Давида?
Она уже Юнона,
А не Аделаида.

* * *

Почти у зеркала, сверху воздух.
Там снилась лестница полководцу.
То, что было холодным чаем,
За перевёрнутыми плечами
Воздушно-капельным передаётся.

Потом, когда стекло опустеет,
Можно полупрозрачным телом
Чувствовать лужу с молочной пенкой,
Видеть следующую ступеньку.
Ты ведь тоже её хотела.

* * *

Вот неглубокие бороздки, по которым она бегает,

Пока мы ходим на свидания и бьём перепелов.

И даже некого спросить, откуда в мире столько белого,

Зачем впервые в этом городе надорван уголок.

Но просто так перевернуть ещё не значит завершить её,

Такую медленную музыку такому одному,

Когда напишут на машине по вчерашнему пушистому,

А ты оглянешься на окна и не вспомнишь почему.

* * *

Что ты ждал и что принёс

Через серую в разводах.

Твой пустой воздушный мост

Стрелки сами переводит.

В этом доме пополам

Я забыл на спинке стула

Ту, которая могла

Уболтать мою простуду.

Как ей там над головой,

Словно бывшую монету,

Наблюдать солёный свод,

Перепончатое небо.

* * *

Когда случается день сурка,

Листья ждут одного щелчка

И сразу вся твоя дождевая,

Тридцать девять из сорока,

Обратной нитью тебя сшивает

В честь разбуженного сурка.

Так однажды в аэропорту

Смотрел на оранжевую черту,

Думал, я почти победитель,

Перешедший свой Тоблерон.

Но что там делает Афродита

С незастёгнутой кобурой.

* * *

Дай остаться, моя водомерка.
Мы с тобой встретимся на корме,
Когда закончится летнее мелко
И настоящий трамвай-водомер

Сложит сердце и сердцевину,
Встретит оружие и плечо -
Спина блестящая, как чаевые,
Стёкла слабые, как волчок.

* * *

У окна хорошо листается.

Там осени лучшая половина,

Как пустая дачная станция,

Моё любимое неуловимо.

Оно на голову тебе свалится,

Не войдёт ни в одну из лоций.

Просто первое забывается

Или последнее остаётся.